Пол Андерсон - Кокон [ Межавт. сборник]

Третий Двуногий попытался было убежать, но Ноль, сделав четыре широких шага, догнал его, вырвал из спины антенну и, прижав одной рукой к груди брыкающееся существо, побежал ловить остальных. Увидев, что Ноль схватил второго, третий Двуногий бросился к нему и с отчаянием обреченного стал колотить всеми конечностями по корпусу. Разумеется, это ему не помогло — через несколько минут Ноль аккуратно связал всех троих проволочным арканом и на всякий случай вытряхнул на землю содержимое походного контейнера того, который стрелял в него из трубы. Эти продолговатые цилиндрические штуки могли быть опасны, хоть он и сломал ту самую трубу. Потом он запихал Двуногих в свой походный контейнер.

Ноль прислушался. В акустике — если не считать легкого шелеста лесных аккумуляторов — было тихо, зато в эфире творилось что-то невероятное. Монстр ревел, свистел и звал на всех частотах; к этому добавлялся его собственный радиозов, который Ноль посылал Людям, многократно отраженный от гор и ионизированных слоев атмосферы, он с трудом улавливался людьми и передавался дальше, тем, кому не хватало чувствительности приемников.

— Хватит болтать попусту, — сказал Ноль, заканчивая доклад о событиях. — Не хочу, чтобы чудовище меня запеленговало. Я сделал так, что Двуногие разведчики не смогут с ним связаться, и пока отнесу их в свою пещеру. Там я их рассмотрю поподробнее. Когда мы встретимся, я уже буду знать, как они устроены.

— Мы можем спугнуть монстра, — с сомнением сказал Семьдесят Второй.

— Тем лучше, — рассудил Сотый.

— По крайней мере, я вернусь с охоты не с пустыми руками, — ответил Ноль и, выключив передатчик, скрылся в тени деревьев.

2

С едва ощутимым толчком катер отвалил от звездолета. И сразу наступила тишина. Там, на борту корабля постоянно ворчали, щелкали и шелестели всевозможные механизмы — они давали свет, тепло, свежий воздух, делали расчеты, — но здесь тишина была мертвая, первозданная.

Хью Даркингтон молча смотрел в иллюминатор. Огромная туша корабля, заслонявшая обзор, постепенно растаяла, беспроглядный мрак усеяли колючие точки звезд. Все они казались одинаковыми, хотя, вероятно, если смотреть на небо с Земли, то звезды легко можно будет сгруппировать в созвездия. Даркингтон слишком долго путешествовал в космосе и видел слишком много звезд, при этом никогда не забывая, что на самом деле их еще больше, и вместе они образуют один гигантский Хаос. Однажды, когда Хью зашел на ходовой мостик, капитан Торшоу показал ему, что Млечный Путь имеет теперь совсем иные очертания, чем прежде; за последние три миллиарда лет один изгиб размылся, появились новые скопления… Но для Даркингтона эти слова и понятия значили мало. Он был биологом и никогда всерьез не интересовался астрономией. А теперь, после всего, что они пережили, после потерь и одиночества он не мог вообразить ничего более бессмысленного, чем установление точной конфигурации Млечного Пути.

Катер снижался по крутой спирали; Земля заполнила собой все поле зрения, скрыв далекий серпик Луны. За многие и долгие века, минувшие с тех пор, как «Странник» покинул родную планету, Луна успела довольно далеко отойти от Земли, превратившись в небольшое тусклое пятнышко; впрочем, она находилась все-таки ближе, чем предсказывали ученые. Удаление Луны они объясняли изменением рельефа самой Земли и, следовательно, ослаблением ее гравитационного поля. Например, исчез Берингов пролив, исчезли другие, памятные по прошлой жизни, места А Луна… Обследовав ее поверхность в корабельный телескоп, капитан Торшоу, который раньше не раз бывал на Луне, сказал, что и там многое изменилось — возникли новые горы, моря, кратеры, следы вулканической эрозии. Но в основном Луна оставалась обычной Луной, такой же мертвой, какую он помнил, и было в высшей степени странно это осознавать, зная, как изменилась Земля…

… И даже Солнце. Если смотреть на него сквозь защитные бленды — все вроде, как прежде, полыхает, как ни в чем ни бывало. Но интенсивность термоядерных процессов затри миллиарда лет заметно усилилась, и — естественный тому результат — Солнце нагрелось и раздулось; Земля же, миллионы лет замедляясь в межпланетном газе и пыли, приблизилась к светилу — ненамного, но для жизни на планете это означало смертный приговор. Впрочем, подобные изменения заметны, только если рассматривать их в космическом масштабе.

Даркингтон тяжело вздохнул и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он был худощав, с резкими чертами длинного лица; в волосах, не по возрасту рано, серебрилась седина. Он помнил прекрасные годы, проведенные в стенах Оксфорда, радость первых маленьких открытий за микроскопом, борьбу с ветром и волнами на маленькой яхте у мыса Нантакет, брызги волн, крики чаек, гудки кораблей, мужскую дружбу, скрепленную шахматной доской или звоном бокалов, лесные туманы и багрянец «бабьего лета»… Сейчас всего этого уже не существовало.

Первый шок уже прошел, невероятная депрессия, навалившаяся на весь экипаж «Странника» — сотню мужчин и женщин — отступила, и люди уже почти смирились с мыслью, что они навеки оторваны от дома, который растаял в невообразимой дали веков, оставив о себе одни воспоминания.

Фредерика Руис коснулась ладонью его руки, и он заставил себя расслабиться и ответить на ее робкую улыбку.

— В конце концов, — проговорила она, — мы же знали, что улетаем надолго и что можем никогда не вернуться.

— Мы давно уже могли высадиться на какой-нибудь планете.

— Ну, так еще не все потеряно, — заявил с пилотского кресла Сэм Куроки. — В радиусе пятидесяти световых лет не меньше шести систем со звездами G — типа.[3]— Там все будет не так, — уныло возразил Даркингтон.

— Конечно, — сказала Фредерика, — там будет лучше. Представь, мы, последние люди во Вселенной, возродим человеческую расу на новой родине…

У Фредерики был не самый лучший характер, особой красотой она тоже не блистала — невысокого роста, полноватая, с большим ртом и прямыми светлыми волосами. Но после того, как корабль перестал ускоряться во времени, все это перестало иметь значение. Фредерика Руис была грамотным инженером и храброй женщиной, и Хью Даркингтон был чертовски польщен, когда она выбрала его в мужья.

— А может, мы и не последние вовсе, — сказал Куроки, и его плоское лицо растянулось в улыбке. Он вообще часто улыбался, отличаясь неистребимой, почти мальчишеской дерзостью и самонадеянностью. — Наверняка ведь, кроме нас, есть еще какие-то колонии, на других планетах, а? Сидят там наши потомки, собрались в кучки и болтают о том, о сем. А сами похожи на лысых гномов, а?